Алекс Фергюсон «Лидерство». Глава 10. Итого. Часть 2

Зарплата

Я уверен: никто не воспринимает футбольных тренеров как экспертов по ценовой политике. Ценообразование обычно считается вотчиной бренд-менеджеров, которые решают, за сколько продать тюбик зубной пасты или бутылку водки. Правда, что я не беспокоился о цене абонементов или клубной продукции, если только не жаловались болельщики, но я проводил много времени, занимаясь установлением цены футболиста — за сколько мы готовы его купить и какую зарплату мы готовы ему предложить.

Когда видишь в газетах заголовки с крупными суммами, уплаченными за футболистов, невольно хочется предположить, что футбольные клубы тратят деньги бездумно. Это верно лишь изредка — в случае команд, управляемых владельцами или группами владельцев, для которых деньги не проблема. В Европе список этих клубов ограничен «Челси», «Манчестер Сити» и ПСЖ. Практически для всех клубов, даже топ-чемпионатов, деньги и бюджет важны, а у таких команд, как «Питерборо Юнайтед», клуб Первой Лиги с востока Англии, который тренировал мой сын Даррен, на счету каждый пенни. Я просто не думаю, что можно купить успех. Его нужно заслужить.

В шотландском футболе никогда не было таких денег, как в английском; в самом начале карьеры я привык добиваться результата с минимумом имеющихся ресурсов. Я думаю, что это правильный ход для любого бизнеса или организации, ведь так легко растранжирить деньги. А еще я всегда должен был отвечать перед владельцами клуба, которые хотели знать, как потратят их деньги.

В «Абердине» у меня была вереница футболистов, начиная с капитана Вилли Миллера, которые приходили ко мне в офис и требовали прибавки к зарплате. Самой высокой зарплатой были 250-300 фунтов в неделю, а Миллер хотел 350 фунтов. Дик Дональд, владелец команды, хотел продать его, но я убедил Дика, что подобное решение приведет к массовому уходу игроков. Затем появился партнер Миллера по команде Алекс МакЛиш вместе с женой, и в итоге я уговорил Вилли согласиться на прибавку в 50 фунтов. Наконец, пришел Дуг Ругви, и я сказал ему: «Дуг, у меня есть большой торт с вишенкой. Вилли Миллер берет себе три четверти торта и вишенку. У меня осталась четверть торта на всех остальных; чего ты от меня хочешь?» Он был недоволен нашим предложением, и мы отпустили его в «Челси».

Шли десятилетия, зарплаты становились все более интересной темой для обсуждения в футбольном мире — по крайней мере, для прессы, — во многом потому, что произошел значительный рост разрыва между недельным заработком обычного служащего и зарплатой лучших футболистов в десятки тысяч фунтов в неделю.

«Получка» или «жалование» — так мы обычно называли заработную плату, когда я начал карьеру игрока. Эти слова — не совпадение, потому что в тот момент почти все футболисты были выходцами из рабочего класса. Отец Стэнли Мэтьюза, самого известного в то время игрока в Англии, был боксером. Бобби Чарльтон родился в Ашингтоне, шахтерском поселке на севере Англии. Когда я подписал контракт с «Сент-Джонстоном», отцы всех других игроков были из рабочего класса. В Британии футбол был видом спорта, которым занимался рабочий класс, в который играла молодежь из семей такого рода, и это отразилось на условиях труда. Если бы я не стал футболистом, я был бы слесарем-инструментальщиком, и мои партнеры по команде работали бы на ближайших судостроительных заводах, сталелитейных комбинатах или автомобильных заводах.

Выплата заработка футболистам во многом походила на сериал «Вверх и вниз по лестнице» [британский сериал 70-х годов о жизни богачей и их слуг, в котором изображаются социальные и технологические перемены первой половины двадцатого века — прим.пер.]. До 1961 года Футбольной Лигой была установлена верхняя граница заработной платы игрока за неделю, в то время составлявшая 20 фунтов во время сезона. Понятно, что игроки, практически слуги по найму, чувствовали, что их незаслуженно обижают, недоплачивают им. Не было никаких переговоров относительно заработной платы. Ты соглашался на то, что предлагал главный тренер, и часто это означало, что одна сумма выплачивается по ходу сезона, а другая летом — либо платили меньше, либо не платили вообще. Любой футболист, который возникал по поводу гонорара, мог оказаться вне состава. Одно дело, когда устраиваешь забастовку на фабрике и станки ждут твоего возвращения, совсем другое — пропустить матч, который больше не будет сыгран. Даже после того, как правила выплаты заработка и свободы трансферов между клубами стали мягче в начале 1960-х, некоторые клубы, в том числе «Манчестер Юнайтед», пытались ограничить зарплаты. Впрочем, в итоге возобладали движущие силы рынка.

1

Я не хочу сказать, что игроки были равнодушны к своему заработку или что такое поведение было повсеместным, но в эпоху отсутствия юристов, агентов, бухгалтеров, бизнес-менеджеров и журналистов данная тема редко обсуждалась и не вызывала злобы. До правила Босмана вся власть была в руках клубов. Было очень просто. Нападающим платили больше защитников, а капитан команды обычно получал немного больше остальных. Когда я подписал договор с «Куинз Парк» в 1957 году, клуб имел любительский статус и я не получал зарплату. На пике моей карьеры игрока с 1967 по 1973 год я зарабатывал 80 фунтов в неделю, в мой последний сезон в «Эйр Юнайтед» — 60 фунтов.

В эти дни в числах гораздо больше нулей, чем 50 лет назад, но человеческая природа изменилась не сильно. Как и другие люди, футболисты времен моей молодости хотели, чтобы им платили столько, сколько они заслуживают. Во время моей тренерской карьеры я всегда думал, что есть золотая середина. Безусловно, клуб не хотел, чтобы его разорили абсурдные требования, но с другой стороны, я всегда чувствовал, что мы должны платить игрокам заслуженные ими деньги. Я знаю, что это звучит просто, но я обнаружил, что если придерживаться этого подхода, все получается как надо.

Когда я оказался в «Абердине», игрокам платили 120 фунтов в неделю; я счел это заниженной суммой и добился повышений их зарплат. (Не забывайте, что первым футболистом, который зарабатывал 100 фунтов в неделю, был капитан сборной Англии и «Фулхэма» Джонни Хейнс в 1961 году.) Если не считать обычных торгов, первый раз, когда я столкнулся с серьезной проблемой выплаты компенсации игрокам, случился после того, как «Абердин» выиграл Кубок обладателей кубков в 1983 году, победив мадридский «Реал». Это своего рода лучшее и худшее, что случилось с клубом, потому что футболисты оказались в центре внимания. Все игроки хотели больше денег, и все другие команды хотели заполучить их. В течение двух лет мы потеряли полкоманды — игроки ушли в другие клубы, предлагавшие им гораздо больше денег. Мы повысили зарплату наших лучших футболистов до 350 фунтов в неделю, добавив премии за выигранные матчи или победу в чемпионате и Кубке. Дик Дональд всегда негативно относился к использованию всех наших денег на зарплату первой команде, не хотел забывать о других. Он всегда старался убедиться в том, что мы платим молодым игрокам как положено.

Я не жалел на футболистов ни единого пенни. Вообще, я полагаю, что лучшим игрокам платят недостаточно. Эти слова покажутся смешными автомобильному механику или медсестре, но я иначе смотрю на это. Футболисты, у которых получилось пробиться в одну из лучших команд Лиги Чемпионов, были ярче десятков тысяч ребят, которые отдали бы все за такую возможность. Они достаточно талантливы, чтобы развлекать людей по всему миру, затмевая по числу поклонников певцов или кинозвезд и, естественно, болельщиков иных видов спорта.

Одно из последствий системы гонораров Премьер-Лиги — премии в целом исчезли. Топ-футболисты могут получить бонусную премию, выиграв чемпионат или один из крупных европейских турниров, но сложная, многостраничная система премий, которые выплачивались игрокам за каждый матч, победный результат или забитый гол, исчезла в футболе высокого уровня. Никто не жалуется на дополнительный доход, но денежные бонусы уже не мотивируют топ-футболистов, как двадцать пять лет назад. Более мощный стимул — взывать к их соревновательному духу, гордости за свою работу и мыслям о медали победителя. Премии тратятся. Медали — навсегда.

2

Если подумать о ежегодных заработках управляющих инвестиционными фондами, то кажется, что игрокам вроде Криштиану Роналду и Лионеля Месси сильно недоплачивают. Недавно я прочел, что в 2014 году топ-25 управляющих инвестиционными фондами получили почти 7,5 миллиардов фунтов — это больше, чем общая сумма заработных плат футболистов Премьер-Лиги, Бундеслиги, Ла Лиги и Серии А, и подобные суммы представляются еще более нелепыми, когда узнаешь, что многие управляющие принесли меньше денежных средств, чем фондовая биржа.

Если в течение долгого периода игра у футболиста не клеится, он оказывается на скамейке или его выставляют на трансфер. Эта несправедливость особенно заметна, когда понимаешь, что в сравнении с другими людьми пиковые годы игрока для заработка ограничены — обычно около шести лет, почти всегда меньше десяти. Не говорите мне, что какой-нибудь двадцативосьмилетний человек, умеющий пользоваться электронной таблицей (таких сотни тысяч, может быть, миллионы) заслуживает более высокой зарплаты, чем полузащитник «Суонси» или «Саутгемптона».

Время от времени игроки недовольны, когда узнают из прессы о контракте одного из партнеров по команде. Некоторые, к примеру, Гари Невилл или Пол Скоулз, не обращали внимания на то, сколько платят другим, потому что они верили: мы заплатим им по справедливости. Даже к концу карьеры, когда Гари, Пол и Райан Гиггз подписывали соглашения на один год, их это не волновало. Они были реалистами, знали, что мы будем хорошо к ним относиться. А вот другие раздражались, и я понимаю, почему. Неважно, считается ли общая сумма заработных плат сотнями тысяч фунтов в неделю или пачками картофельных чипсов. Все дело в относительности, потому что многие люди либо чувствуют, либо хотят чувствовать, что они ценнее других.

Иногда игрок находился в особенно выигрышном положении и знал об этом. Я столкнулся с такой ситуацией в 2003 году после первых двух выдающихся сезонов Руда ван Нистелроя в «Юнайтед». Он умудрился внести в свой контракт условие о том, что ему будет позволено уйти в мадридский «Реал», если они предложат определенную сумму денег. Так он смог контролировать происходящее, и мы больше не позволяли подобному повториться. В итоге мы отпустили его в мадридский «Реал», но он был среди малого числа игроков, желавших покинуть «Юнайтед». Когда он ушел, ему было 30 лет, мы получили большую часть потраченных на него денег, годами наслаждаясь его работой и голами.

Я затачивал карандаш при проведении переговоров по соглашениям игроков, чего не делал для своего контракта. Некоторые лидеры не испытывают угрызений совести, выбивая себе лакомый кусочек при любой возможности. Другие стесняются требовать, чтобы им платили, сколько они заслуживают. Вероятно, я находился меж двух полюсов, особенно в 1990-е, когда в футболе появились огромные деньги. Может быть, я ошибаюсь, но я заметил, что порой лидеры так заняты управлением организацией, что не заботятся о себе должным образом. Они могут не есть, не спать, забыть о физических упражнениях, при этом халатно решая собственные денежные вопросы. Они потратят много времени, думая о денежной компенсации другим людям и лишь малую долю этого времени отдадут своим личным делам. Они недостаточно внимательны к условиям собственных контрактов, и, если им повезет накопить деньги, они долгое время будут думать, как же лучше поступить с этими средствами. Возможно, это происходит потому, что лучшие лидеры — миссионеры, а не наемники.

Когда я начал работать в «Абердине», мне платили 12 000 фунтов в год, по нынешнему курсу — 65 000 фунтов; в последний год в Шотландии я зарабатывал 25 000 фунтов, а также получал достойные премиальные. Я делал деньги на стороне, сочиняя колонки в газеты и выступая публично, но за такие деньги не купишь много ящиков вина. Это было во времена, когда самый высокооплачиваемый футболист команды получал 15 000 фунтов в год, а спонсорские контракты были ничтожны по сравнению со сегодняшними соглашениями топ-клубов Премьер-Лиги. Когда я начал переговоры с «Юнайтед», они предложили мне меньшую сумму, чем я получал в последний год в «Абердине» вкупе с премиальными.

После того, как «Юнайтед» стал постоянно побеждать в крупных турнирах, я стал уделять больше внимания собственному заработку. В 1989 году Мартин Эдвардс, председатель совета директоров клуба, пытался продать «Юнайтед» за 20 млн фунтов — смешные деньги по нынешним временам, но в то время это была приличная сумма. Но сделка сорвалась — потенциальный покупатель не смог собрать деньги. В 1991 году «Юнайтед» стал публичной компанией, и стоимость «Манчестер Юнайтед» больше не была тайной. Я не мог не задумываться о том, какую роль я сыграл в этом процессе. В 1998 году Руперт Мердок предложил 623 млн фунтов за «Юнайтед», доля Мартина составляла приблизительно 87 млн фунтов. Вероятно, дело было в моем шотландском профсоюзном наследии, которое терзало меня, а, может, я просто почувствовал, что меня недооценили.

3

Мартин был хорошим председателем совета директоров. Клуб был у него в сердце, он беспокоился о благополучии команды, но каждый раз, когда я повышал свою зарплату, у нас начинался спор. Я шел в его офис на «Олд Траффорд», и он вбивал мои требования в огромный настольный калькулятор, который хранил рядом с телефоном. За несколько лет до того, чтобы показать, что мне платят недостаточно, я даже предъявил ему контракт Джорджа Грэма, который в то время тренировал «Арсенал». Прогресс был незначительный, и в некотором роде я вел переговоры, будучи слабой стороной, потому что Мартин знал: нет ни одной работы в футболе, которую я бы хотел больше, чем тренерский пост в «Манчестер Юнайтед». Когда исполнительным директором стал Дэвид Гилл, обстановка разрядилась. Дэвид был объективнее, и моя зарплата поднялась до должного уровня.

Когда Глейзеры и Дэвид Гилл согласились значительно увеличить заработок Уэйна Руни в 2010 году, они хотели узнать мое мнение. Я сказал им, что не считаю справедливым, если Руни будет зарабатывать вдвое больше меня, и Джоэл Глейзер тут же ответил: «Я полностью согласен с вами, но что же нам делать?» Все было просто. Мы договорились, что ни один игрок не должен зарабатывать больше меня. Мы договорились об этом быстрее, чем можно прочитать предыдущее предложение.

В мои последние 15 лет в «Юнайтед» у меня был годичный контракт, в котором было условие: если меня уволят, я получаю право на двухлетний заработок, даже если на следующий день после увольнения я начну тренировать «Манчестер Сити». Этого было более чем достаточно.

Подозреваю, что многим футбольным тренерам платят меньше — порой гораздо меньше, — чем их звездным игрокам. Полагаю, что в Премьер-Лиге только Арсен Венгер и Жозе Моуринью зарабатывают столько же, сколько их лучшие футболисты. Вероятно, это объясняет, почему редко пишут о зарплате тренера. Какова будет реакция игроков, если они узнают, что им платят больше их босса?

Переговоры

Покупка и продажа футболистов научила меня искусству ведения переговоров. В первый раз переговорный процесс я познал, наблюдая за руководителями профсоюзов, когда работал на фабрике. В то время коммунизм очень влиял на людей, и я всегда чувствовал, что они перегибают палку. Они устраивали забастовку при малейшем недовольстве. Они отказывались вести переговоры. Постоянная борьба лицом к лицу. Последнее, чего хочешь, — это бастовать, но они постоянно этим занимались. Что остается у тебя в арсенале, когда ты пикетируешь? Что произойдет, если кто-то разоблачил твой обман, и ты в итоге три месяца греешься у жаровен? Эта картина осталась в моей памяти, поэтому я всегда старался не пропускать удары во время борьбы за игроков.

Сложно сохранять здравомыслие во время переговоров, не позволять себе поддаваться эмоциям. Так легко расслабиться, и футбольный тренер запросто может подумать, что один-два новых игрока изменят судьбу клуба. Если во время переговоров будет нарушен порядок, последствия могут быть любыми. Не только увеличится цена конкретной сделки, но и будет оказан разрушительный эффект. Теперь в футболе, как и другом бизнесе, люди ждут, что ты заплатишь им максимальную цену. Это оказывает влияние на остальных игроков команды, так как возможно недовольство, если система заработных плат деформируется из-за новичка клуба или одного нового контракта.

Было бы приятно думать, что на переговорах все ведут себя как джентльмены, но, к сожалению, это не всегда так. Встречаешь людей, для которых рукопожатия достаточно, чтобы утвердить невероятно дорогой трансфер. Есть такие, которых нельзя выпускать из виду, поскольку боишься, что они попробуют сделать что-нибудь исподтишка. После многих лет и дюжин, если не сотен, переговоров я стал лучше читать людей. А еще я понял — неважно, сколько раз ты близок к подписанию соглашения, всегда есть место неприятному сюрпризу.

4

Я старался не проявлять эмоций и сохранять здравомыслие, когда мы охотились на футболиста. Желая подписать Фила Невилла, мы сознательно направились сперва к его брату Гари. Мы знали, что братья очень близки, а также что Фил более талантлив, и на него будет больше претендентов. А еще я понимал: как только мы заполучим Гари, Фил последует за ним. Были ситуации, когда продавцы пытались использовать эмоции как преимущество. После матча с «Эвертоном» на «Олд Траффорд» в августе 2004 года я, Дэвид Гилл и Морис Уоткинс встретились с их владельцем Биллом Кенрайтом и тренером Дэвидом Мойесом, чтобы обсудить наше предложение приобрести восемнадцатилетнего Уэйна Руни. Они cделали все возможное, чтобы остановить сделку. Мы озвучили свое последнее предложение, Кенрайт позвонил матери Уэйна по телефону, и она сказала мне: «Вы не украдете моего мальчика». В итоге мы преодолели все эмоции, на следующий день подписав Уэйна.

Я всегда старался убедить себя, что неудачные переговоры — это не конец света, и наш успех не зависит от появления в команде одного футболиста. Если тебе нужен один человек, чтобы изменить будущее, тогда организация, которую ты построил, не так уж и прочна. У нас был шанс приобрести Серхио Агуэро, прежде чем он оказался в «Манчестер Сити», но в итоге его агент затребовал сумму, которую мы не были готовы заплатить. К концу моего пребывания в «Юнайтед» мы охотились на Лукаса Моуру, невероятно талантливого правого вингера, который в тот момент выступал за свой родной клуб, бразильский «Сан-Паулу». Мы предложили за него 24 млн фунтов, подняли эту сумму до 30 млн, затем до 35 млн, но ПСЖ подписал его за 45 млн фунтов. Мы с Дэвидом просто не были готовы к такому уровню расценок. Были ситуации, когда переговоры по конкретному игроку заходили в тупик, но в итоге мы получали кого-то получше. В 1989 году у меня не получилось приобрести Гленна Хюсена из «Фиорентины» — вместо него я купил Гари Паллистера. Погоня за голландцем Патриком Клюйвертом, тогда игравшим за «Милан», тоже оказалась бесплодной, но в итоге все было в порядке: немного позднее мы заполучили Дуайта Йорка.

Переговоры часто абсурдны. Причины, по которым люди покупают и продают что-нибудь, разнообразны; неважно, дом это, компания, пакет акций или футболист. Я обнаружил, что предсказать результаты переговоров — это вызов, потому что, как я ни старался, я никогда не знал всех козырей моего оппонента или давления, под которым он находился. Но я знал, что всегда правильно иметь как можно больше вариантов действия. К примеру, в 1989 году, после нашего поражения от «Ноттингем Форест» в четвертьфинале Кубка Англии, я сказал Мартину Эдвардсу, главе нашего совета директоров, что нам нужно продать Гордона Стракана. «Шеффилд Уэнсдей» хотел подписать Стракана, но мне позвонил Говард Уилкинсон, главный тренер «Лидса», до которого дошли слухи о том, что происходит. Я сообщил Стракану об интересе «Лидса», но по какой-то причине он вознамерился перейти в «Шеффилд». Я сказал ему, что из вежливости он должен сказать Уилкинсону о своем решении, и добавил: «Никогда не знаешь, он может сулить тебе золотые горы. Никогда не знаешь, что тебе могут предложить». В то время «Лидс» поднимался вверх в таблице второго дивизиона, и председатель их совета директоров Лесли Сильвер был готов тратить деньги. В тот же вечер Стракан позвонил мне: «Босс, я хотел сообщить вам, что подписал договор с „Лидсом“. Они предложили мне не золотые горы, а целый горный хребет». В итоге в 32 года контракт Стракана с «Лидсом» был гораздо выгоднее соглашения с «Юнайтед».

5

Одному из главных уроков ведения переговоров меня научил Колин Хендерсон в августе 1989 года, когда мы хотели подписать Гари Паллистера с целью усилить оборону «Юнайтед». Хендерсон был председателем совета директором «Мидлсбро», а также коммерческим директором Имперского химического треста; он использовал нас как только мог. Я страстно, возможно, даже отчаянно желать приобрести Паллистера, чтобы через два дня он сыграл с «Норвичем», и я подозреваю, что Хендерсон это почуял. Нам пришлось заставить Паллистера сидеть в машине со своим агентом перед отелем в Мидлсбро, чтобы мы могли подписать все документы.

Я сказал Мартину Эдвардсу и Морису Уоткинсу, юрисконсульту «Юнайтед», что максимальная сумма, которую мы должны заплатить за Паллистера, — 1,3 млн фунтов. В 1989 году это были огромные деньги, в особенности потому, что до этого самая большая цена, которую «Юнайтед» заплатил за игрока, — 1,8 млн фунтов, что мы потратили на Марка Хьюза в 1988 году. Мы с Морисом всю ночь торговались с Хендерсоном, начальная цена торгов составляла около 1,3 млн фунтов. В итоге мы согласились на 2,3 млн фунтов, трансферный рекорд Британии, и только я вздохнул с облегчением, как Хендерсон сообщил мне, что деньги нужно уплатить вперед. Это стало шоком, потому что в те дни обычной практикой было выплачивать крупные суммы за трансфер по частям.

Я всегда понимал важность быстрого нападения в два трансферных периода, которые появились в сезоне 2002/03. Другие тренеры жаловались на трансферные окна, но мне это нововведение понравилось: это означало, что шесть месяцев мне не придется иметь дело с агентами. Последнее, чего хочешь, — быть прижатым к стене, часики тикают, и все знают, что ты разыскиваешь футболиста определенного типажа. Но я был рад обменять эту спешку на свободу в течение большей части года. Летом мы пытались понять, за кем охотиться, перед тем, как я отправлялся в отпуск в июне, хоть трансферное окно не закрывалось до конца августа. Мы заявляли о своих намерениях заранее: Дэвид Гилл контактировал с исполнительным директором клуба, футболиста которого мы хотели подписать. Для нас было важно быстрее вступить в битву, чтобы нам не нанесли удар исподтишка. Интересный случай произошел в мае 2007 года, когда Дэвид Гилл с Карлошем Кейрушем, который говорит по-португальски, отправились в Португалию и подписали Нани из лиссабонского «Спортинга» и Андерсона из «Порту» за 24 часа. В том же месяце, за десять недель до закрытия трансферного окна, мы приобрели Оуэна Харгривза из мюнхенской «Баварии».

Организация переговоров тоже может сыграть свою роль, и, как я говорил ранее, я обнаружил, что отель на юге Франции, куда мы с Кэти отправляемся во время отпуска, — отличное место, чтобы убедить игроков связать свою судьбу с «Юнайтед». Отель находится вдали от обезумевшей толпы, окна его выходят на освещенное солнцем Средиземное море, и там гораздо проще задуматься о светлом будущем, чем в тесном конференц-зале стадиона или номере отеля в дождливый лондонский день. Фил Джонс — один из футболистов, которые привезли родителей и агента в наш отель; мы мило побеседовали в этом прекрасном месте, и соглашение было подписано. Иногда я использовал ауру «Манчестер Юнайтед», чтобы поспособствовать заключению сделки — прогуливался с потенциальным новичком по полю или показывал ему тренировочный комплекс Каррингтона. Игроки испытывали благоговение, когда видели спортзал.

MANCHESTER, ENGLAND - SEPTEMBER 1: Dimitar Berbatov poses with Sir Alex Ferguson and a Manchester United scarf after signing for the club at Old Trafford on September 1 2008 in Manchester, England. (Photo by John Peters/Manchester United via Getty Images) *** Local Caption *** Dimitar Berbatov;Alex Ferguson

Сравните этот гибкий подход с переговорами под давлением. В 2008 году Дэниел Леви, председатель совета директоров «Тоттенхэма», прижал нас к стене, дотянув до последнего дня трансферного окна, прежде чем согласовать условия по переходу Димитара Бербатова, талантливого болгарского форварда «Тоттенхэма», которым мы долгое время интересовались. Когда до нас дошли слухи о том, что Леви пытается продать Бербатова в «Манчестер Сити», мы вмешались, заказали самолет и привезли футболиста в Манчестер, договорившись об условиях соглашения с ним и, как я думал, о цене трансфера с клубом. Затем к нам обратился Леви и сказал, что ему нужен Фрейзер Кэмпбелл, один из наших юных нападающих, как часть сделки. Дэвид Гилл возразил ему, и тогда Леви немного поднял цену Бербатова. В итоге, чтобы завершить сделку, а также усугубить и без того тяжелое положение, мы отправили Кэмпбелла в аренду на «Уайт Харт Лейн» и уплатили завышенную цену. Мы до полуночи подписывали и передавали по факсу бумаги, чтобы удостовериться, что вся документация отправлена до того, как закроется трансферное окно. Этот опыт был мучительнее, чем эндопротезирование моего тазобедренного сустава.

Агенты

Агенты превратились в мух цеце. Сейчас они повсюду в футболе, и почти все агенты только и делают, что выбивают себе лакомый кусочек и портят взаимоотношения футболистов с их клубами и тренерами. Они превратили в товар многих игроков; общение с большинством агентов — словно попытка договориться на базаре.

В итоге у меня развилось резко выраженное неприятие к любому человеку среднего возраста, встающему между мной и футболистами, с которыми мне хочется иметь близкие взаимоотношения. У агентов свой замысел, и от последствий страдают и футболист, и клуб. Я был шокирован, когда прочел «Снежный ком», биографию Уоррена Баффетта, написанную Элисом Шредером, и узнал о его недоверии к инвестиционным банкирам. Я отношусь к футбольным агентам, как мистер Баффетт относится к банкирам — они, по его словам, «деньговороты».

До введения правила Босмана мы напрямую контактировали с футболистами и их семьями. Любой, достаточно хороший для того, чтобы выступать за «Манчестер Юнайтед», парнишка почти неизбежно привлекал внимание других клубов, что означало: наше предложение определят силы рынка. Слухи быстро распространялись, и обычно мы хорошо понимали, что нам предстоит.

Правда в том, что сегодня мало кому из игроков нужен агент — либо потому, что их жизнь идет по накатанной, либо потому, что их не особо интересует превращение в знаменитостей. Если весь свой доход они получают от контракта с клубом, не привлекая внимание спонсоров и рекламных агентств либо потому, что не выглядят как модели, либо им не хватает харизмы, все, что им нужно, — юрист и бухгалтер. Некоторые, и таких игроков мало, — живут более сложной жизнью, превращаясь в бизнес-конгломерат, и им необходим кто-то, чтобы заниматься их делами. И Гари, и Фил Невилл подписали семилетние контракты летом 1997 года за 15 минут. Мне понравился ответ их отца на вопрос, почему они так сделали: «Потому что соглашения на 10 лет нам не предложили».

Агенты с умом и хитростью втискиваются между игроком и клубом, пытаясь поднять ставки. Они заявляют, что представляют интересы своих клиентов, но их конечная цель — увеличить прибыль, которая окажется в их карманах. Футболисты, особенно молодежь, введены в заблуждение; они начинают думать, что невозможно заключить справедливую сделку без агента и что единственный способ заключить такой контракт — кривляться на переговорах, которые могут длиться вечность. Хотя все наоборот, потому что мало кто из футболистов считает деньги, которые они отстегивают своим агентам за все время карьеры. Порой эти суммы ошеломляют. Агент обычно получает пять процентов базового оклада своего клиента по итогам переговоров. Поэтому при трансфере футболиста, который подписывает пятилетний контракт с зарплатой 100 000 фунтов в неделю, агент получит 1 300 000 фунтов. Ошеломляет. Харри Суэльс, который долгие годы представлял интересы Райана Гиггза, Брайана Робсона и Кевина Кигана, всегда отказывался от процента дохода игроков в клубе. Вместо этого он получал процент с коммерческих контрактов, в подписании которых участвовал.

Я часто пытался использовать уважаемого футболиста в качестве переговорщика по контрактам. Молодежь и их родители имели привычку рассматривать в качестве явных союзников игроков, а не Дэвида Гилла или меня: на нас неизбежно смотрели как на руководство, а когда переговоры были в самом разгаре, — в нас видели врагов. Я уже упоминал, что и Брайан Робсон, и Стив Брюс, будучи капитанами, оказали нам большую помощь в этом деле, как и Брайан МакКлэр. Аналогично и с Гари Невиллом, хотя я должен признаться: были случаи, когда я опасался его присутствия, почти как и появления агента. Мы называли его Артуром Скаргиллом, многолетним лидером Национального союза горняков, который был известен почти полным отсутствием компромиссов. Гари был похож на него. Он приходил в мой офис с игроком и заявлял: «Я думаю, ваше предложение — это чушь». Он был искренне обижен некоторыми из наших предложений и давал нам знать об этом, используя красочную лексику. Но Гари был справедлив и доброжелателен к игроку, как и к клубу. В любое время дня и ночи я бы лучше имел дело с Гари, чем с агентом.

Real Madrid's Cristiano Ronaldo (R) reacts while watching a video as he sits next to his agent Jorge Mendes during a ceremony at Santiago Bernabeu stadium in Madrid September 15, 2013. Ronaldo has agreed a contract extension with Real Madrid, the La Liga club said on Sunday. REUTERS/Sergio Perez (SPAIN - Tags: SPORT SOCCER)

Есть достойные агенты, но чтобы пересчитать их, более чем хватит пальцев одной руки. Жорже Мендеш — один из них. Он представляет интересы многих лучших игроков, в том числе Криштиану Роналду, Анхеля Ди Марии и Диего Косты. При переговорах с Жорже, особенно в 2008 году, когда я пытался оставить Роналду в «Юнайтед» еще на один сезон, а тот стремился уйти в мадридский «Реал», я всегда чувствовал, что Мендеш старается действовать в интересах футболиста. Но Жорже — это редкость.

Многие агенты ничему не обучены, кроме как умению заискивать перед игроком и его семьей.

У меня были проблемы не столько с Карлосом Тевесом, сколько с его агентом, Киа Джурабчианом. Я всегда чувствовал, что он пытается организовать очередной трансфер для Тевеса; в итоге у меня так и не появилось ощущение, что футболист принадлежит «Юнайтед». Казалось, что мы просто арендуем его, пока Джурабчиан не заключит сделку повыгоднее с другим клубом.

8

Есть один-два футбольных агента, которых я просто не выношу, и Мино Райола, агент Поля Погба, — один из них. Я не доверял ему с момента нашей первой встречи. Он стал агентом Златана Ибрагимовича, когда тот играл за «Аякс», и в итоге начал представлять интересы Погба, когда ему было всего 18 лет. У Поля с нами был трехлетний контракт, в котором было условие о продлении на один год — мы страстно желали подписать новое соглашение. Внезапно появился Райола, и наша первая встреча обернулась фиаско. Мы с ним были как масло и вода.

В тот момент песенка была спета: Райола смог подлизаться к Полю и его семье, и игрок подписал соглашение с «Ювентусом».

Подобная атмосфера усложняет построение близких взаимоотношений с игроком и делает жизнь главного тренера несравненно труднее. Если бы я чувствовал, что эти люди искренне заботятся об интересах футболистов, возможно, мое мнение было бы другим. Игроки не понимают, что их жизнь была бы лучше — и с финансовой, и с эмоциональной точки зрения, — если бы они платили юристу почасово, чтобы те помогали им с контрактами. Пола Скоулза представляла «Грант Торнтон», бухгалтерская фирма. Он оплачивал им их труд, и работа была сделана.

Агенты просто стали неприглядной частью футбольной жизни. Мне бы хотелось, чтобы ребята вроде Пола Скоулза и Райана Гиггза из числа лучших игроков последнего времени помогали донести до молодежи и их родителей мысль: нет необходимости нанимать агентов. Они бы оказали мальчишкам и футболу громадную услугу.



Все книги на cantona.ru