Глава 17: «Сердце»
Внезапно я почувствовал себя так, будто все жизненные силы вмиг покинули меня. К слабости в ногах быстро добавилось головокружение, а потом моё зрение утратило фокус, мысли начали путаться. Я даже стоять ровно мог с трудом. Что, чёрт возьми, вообще происходит? Для меня это был первый матч в сезоне. Игра против «Бёртон Альбион» на «Олд Траффорд» в рамках Кубка Лиги — ничего особенного. Мы спокойно контролировали игру, когда я внезапно перестал контролировать себя. Стоило мне лишь немного пробежаться, как в глазах потемнело. Было ощущение, будто все органы моего тела поочередно отключили от источника питания. Я мог с трудом ходить или думать, не говоря уже о беге. Буквально через мгновение всё вернулось в норму, будто электрик щелкнул выключателем, и свет включился. Вернулся и контроль над телом и мыслями. Мы побеждали 3:0, вполне комфортное преимущество, но радоваться я не мог. Я продолжал терять контроль над своим телом с кошмарным постоянством, будто кто-то решил поиграть с выключателями.
Уже потом я вспоминал тот матч 20 сентября 2017, чтобы найти хотя бы намек на то, что со мной произошло. Я не потел, пульс не учащался, абсолютно ничто не указывало на тот ужас, который мне пришлось пережить в течение 10 минут второго тайма. Подобные ощущения у меня были годом ранее в матче Кубка Англии против «Рединга», но тогда всё продлилось лишь пару минут и прошло так же быстро, как началось. Я быстро почувствовал себя хорошо и спокойно доиграл матч до конца. В перерыве той игры я рассказал обо всем доктору. Он осмотрел меня и приказал сразу же сообщить, если такое повторится. До игры против «Бертона» я об этом даже не вспоминал. Перебои с питанием в моем организме начали повторяться каждые пару минут, лишая меня остатков силы. Антони Марсьяль забил четвёртый гол. К тому моменту я мог с трудом передвигаться по полю, что уж говорить о праздновании с ребятами. Это на меня не похоже. Со временем слабость прошла, но я всё равно старался играть осторожно и максимально просто. Исход матча был очевиден, поэтому мне стоило бы сразу покинуть поле. Только вот покидать поле заблаговременно как-то не по мне. Я был капитаном «Манчестер Юнайтед», и какой пример я подал бы остальным? Тоже мне лидер. К тому же к 78 минуте Жозе использовал все три замены, и, покинув поле, я бы оставил свою команду в меньшинстве. Хотя я и не понимал, что со мной произошло, я продолжал убеждать себя, что всё будет хорошо. Но лучше от этого мне не стало. Слабость вновь нахлынула. Я остановился на месте, немного наклонился вперед, упершись руками о бедра, но потом мне стало ещё хуже. Мои руки съехали уже к коленям — в таком положении мне стало немного лучше. Последние пять минут матча я просто ходил по полю, стараясь не терять нить игры и не устраивать сцен. «Бёртон» убежал в контратаку, и в попытке вернуть мяч команде я пошёл на перехват, когда вновь лишился энергии. Тело стало тяжёлым и неконтролируемым, меня начало клонить в сон. При этом я не испытывал никаких проблем с дыханием, и абсолютно ничего не болело. Просто тело внезапно осталось без энергии. Я должен был уйти с поля, но моя глупая гордость не позволила сделать это. В попытке перехватить мяч я сделал одно небольшое движение, чтобы остановить передачу. Никаких резких движений, но у меня всё равно ничего не вышло. Я даже испугался, что могу грохнуться в обморок. Я наклонился, закрыл глаза и попытался собраться. Гол «Бёртона» я встречал именно в такой приятной позе. А потом внезапно почувствовал себя нормально. И всё же я решил поговорить с врачом.
Уже в кабинете я сказал Доку, что пережил те же ощущения, что и в матче против «Рединга», но они длились дольше и были гораздо сильнее. Самое удивительное, что к моменту разговора я чувствовал себя совершенно нормально. Док проверил мое сердцебиение: ритм был немного замедленным, но лишь из-за того, что я приходил в себя после нагрузки. Но врач всё же заметил аритмию и решил сделать ЭКГ. После расшифровки он отметил, что там не всё в порядке. Он решил, что ему требуется аппарат помощнее и отправил ребят в другой конец «Олд Траффорд». Я начал понимать, что всё может быть серьёзнее, чем я думал. Получив другой аппарат, он подсоединил меня к нему кучей разных электродов и проводков. Ребята заглядывали в кабинет, чтобы убедиться, что всё в порядке, но это отвлекало, и Док запретил им входить. Он расшифровал вторую кардиограмму и отметил признаки фибрилляции желудочков (один из видов нарушения сердечного ритма — прим.). Слушая беседы врачей в течение следующих месяцев я пришел к выводу, что это означает отсутствие полноценного сокращения желудочков. При высокой физической нагрузке сокращения желудочков становились неэффективными, именно поэтому я периодически чувствовал себя плохо в игре против «Бёртона».
Док сказал мне: «Сейчас мы отвезем тебя в больницу, чтобы сделать ещё несколько тестов и понаблюдать за твоим состоянием».
Что? Больница? Я не хотел поднимать панику.
«Док, я ведь себя уже нормально чувствую. Может, я просто поеду домой?»
«Нет».
«Ок, тогда я сам поеду в больницу».
«Нет, тебе нельзя за руль», — ответил Док и вызвал скорую.
«Да ладно, Док. Скорая? Я же в порядке». Слишком много драмы на пустом месте — вот как я всё это видел. Мне лишь хотелось принять душ и поехать домой. По просьбе Дока скорая въехала прямо в туннель. Зная, что сотни болельщиков «Манчестер Юнайтед» всё ещё находились у стадиона в ожидании автографов, он не хотел привлекать лишнее внимание. Я забрался в старенький подержанный автомобиль. Его состояние было даже на руку, ведь так она привлекала меньше внимания. Жозе заглянул внутрь и спросил: «Всё хорошо, Майкл?»
«Да, я в порядке. Просто нужно провериться».
«Ты ведь сможешь ещё играть?»
«Да. Со мной всё будет в порядке!» — засмеялся я.
«Док сказал что-то о твоём сердце. Ты точно в порядке?»
«Да, точно». Но стоило Жозе задать этот вопрос, как я задумался о том, что всё может быть немного серьёзнее.
«Ок. Тогда удачи».
Когда скорая отъехала подальше от «Олд Траффорд», мы понеслись в сторону больницы с включёнными мигалками. Снова тесты, снова врачи. Я мог слышать обрывки фраз. «Это фибрилляция?» «Трепетание предсердий?» «Он потерял много влаги?» «Возможно это никогда не повторится». Показатели моего сердечного ритма вновь стали прежними, и никакие препараты не потребовались. Меня продержали в больнице ещё пару часов, чтобы восстановить водный баланс, а потом отправили домой. Я мог тренироваться и играть. По понятным причинам Жозе был осторожен, однако специалисты дали добро, чему я был очень рад. С медицинской точки зрения молодой здоровый организм может справиться с подобной ситуацией без какой-либо угрозы для жизни. Нет поводов для беспокойства или необходимости вмешательства. Если такие случаи повторяются, дальнейшие анализы и вмешательство просто необходимы. Я узнал, что из-за чрезмерной нагрузки в течение длительных периодов профессиональные атлеты в большей степени подвержены проблемам с сердцем. Перед началом сезона я проходил тщательный осмотр у штатного кардиолога «Манчестер Юнайтед», и всё было абсолютно нормально. Но врачи посчитали необходимым следить за моим состоянием. На четыре дня Док повесил на меня устройство, которое отслеживало мой сердечный ритм. Врачи одобрили это решение, и я смог вернуться к тренировкам, чтобы в обычном режиме готовиться к выездному субботнему матчу против «Саутгемптона». Мы даже не рассматривали вариант со снижением нагрузки, ведь это помешало бы мне поддерживать физическую форму, необходимую для выступлений на высшем уровне. Отдых не смог бы предотвратить повторение данной ситуации. Тем более, что я чувствовал себя нормально.
На следующий день я сказал Жозе, что готов играть на прежнем уровне, но он был осторожен и с заботой сказал, что не стоит спешить, и усадил меня на лавку.
«Но со мной всё в порядке. Я вернулся к нормальным показателям».
Для человека, который только что пережил что-то наподобие сердечного приступа, фраза «Если доктор сказал, что я могу играть, то я буду играть» звучала несколько глупо. Жозе всё равно переживал за меня. Он даже поинтересовался, что со мной будет, если подобный эпизод повторится, когда я буду играть.
Док ответил, что я просто покину поле, а потом отметил, что такое и вовсе может не повторится. Жозе всё равно отправил меня на лавку запасных в матче на «Сент-Мэрис». Перед игрой я немного размялся, но так и не смог отделаться от апатичного настроения. На следующий день в «Каррингтоне» я тренировался вместе с ребятами, которые не были в основе на матч против «Саутгемптона». Самая обычная тренировка для футболистов, которые не получили игровую практику: короткие ускорения и немного активной игры. Но всего после 4 минут такой работы я вновь почувствовал безумную слабость, вся энергия снова будто покинула меня. Жизненных сил не осталось. Я бросил всё и направился сразу к доктору, который следил за мной у кромки поля.
«Док, что-то не в порядке. Снова эти ощущения». Специалисты обычно не имеют возможности отследить нарушение сердечного ритма в процессе занятий, но их пациенты не носят постоянно умные устройства, позволяющие следить за сердечным ритмом. После того, как устройство показало наличие аритмии, мы направились в его кабинет. К тому моменту, как мы провели повторную проверку, сердечный ритм уже был в норме. Я понимал, что дальнейшие обследования необходимы, но был спокоен. Мне сделали компьютерную томографию. Хотя всё показывало нормальное функционирование и структуру сердечной мышцы, мы понимали, что определённое вмешательство всё равно понадобится.
Первым специалистом, с которым я встретился на следующий день, был врач-кардиолог Нил Дэвидсон из центра «Alex in Cheadle». Ещё тесты, ещё анализы, ещё обсуждения. «Оставить всё как есть?» «Может, стоит сделать абляцию?» Да что, черт возьми, такое «абляция сердца»? Нил специализируется на проблемах электрической проводимости сердечной мышцы, он порекомендовал мне пройти тестирование, в рамках которого через моё сердце будут стимулировать искусственно, чтобы понять, была ли аритмия чем-то спровоцирована. Благодаря этой процедуре он смог бы понять, какие из участков мышцы сокращаются быстрее, чем нужно, и вызывают «короткое замыкание», и впоследствии заморозить их. Он объяснил, что фактически планирует найти источники неисправных электрических сигналов. Оказалось, что я звучу как старое радио на подсевших батарейках. Обычно пациенты с такими проблемами принимают бета-блокаторы, чтобы «погасить» симптомы, но мне этот вариант не подходил, потому что я хотел продолжать тренироваться и играть. Необходима была операция, и я попросил врачей провести её как можно быстрее.
Вечером накануне операции доктор Гидо Пельес, немецкий кардиолог из Университета Бристоля, который каждый год проводит проверки сердечного ритма у игроков, прислал Нилу результаты с устройства для мониторинга пульса, которое я носил во время тренировок. Казалось, что он нашёл причину того ускорения моего сердечного ритма до 280 ударов в минуту, поэтому сразу связался с Доком. Я-то думал, что 200 — мой потолок, поэтому даже удивился. Гидо, Нил и Док обсудили дальнейшие действия. Они постарались максимально доступно объяснить свой план: если фибрилляция возникала из-за проблем с предсердиями, то это лишь досадная неприятность, и беспокоиться нечего; если же всё случилось из-за некорректной работы желудочков, то это было серьёзнее и могло привести к куда большим проблемам.
Нил сказал мне: «Завтра я проведу абляцию и проверю всё, насколько это возможно», — а потом на прощание добавил: «Сейчас существует два возможных варианта, но после операции останется всего один».
«Но что если это будет тот самый вариант?»
«В таком случае ты, скорее всего, больше никогда не сможешь играть».
Я спокойно принял эту новость. Сейчас, анализируя те события, я понимаю, что из-за тотальной усталости принял такую перспективу даже как-то слишком спокойно. Я полностью доверял Доку и Нилу и верил, что они знают, что делают, а со мной все будет в порядке.
На самом деле, меня не особо волновала потенциальная необходимость завершить карьеру. Я понимал, что ничего не могу с этим поделать. К тому же, мне уже было 36. «Вперёд, делайте, что нужно».
На следующий день я сам приехал в «Alex in Cheadle». Я попросил Лизу не волноваться и присмотреть за детьми, которые были в школе. Тем более она ничем не могла помочь мне в медицинском центре. Я вообще не переживал насчёт операции. Нил спросил, хочу ли я оставаться в сознании или лучше провести всё под наркозом. Конечно, я выбрал наркоз.
«Пожалуйста, только наркоз. Я готов проспать весь день. Главное не проснуться во время операции!» Я очень не люблю все эти иголки и больницы. У Луизы было тазовое предлежание, поэтому ей пришлось делать кесарево. Перед операцией ей давали йод внутривенно и повесили монитор так, чтобы она ничего не могла на нём видеть. Я сидел на стуле напротив, поэтому прекрасно всё видел. Я посмотрел на него, и следующее, что я помню — как оказался на полу. Я упал в обморок. Придя в себя, я разлегся на полу и начал смеяться. Доктор потряс меня за ноги и спросил, всё ли со мной в порядке. К нему подтянулись обеспокоенные медсестры и другие доктора. Лиза всё так же лежала на операционном столе, поэтому лишь удивлённо спросила: «Ау! Есть кто?» Я ничего не могу с этим поделать. Иглы и кровь вызывают у меня дискомфорт, хотя я не испытываю страха. Что-то происходит, а потом «бум». Когда я сдаю кровь, то всё может либо пройти спокойно, либо мне приходится прилечь на кушетку из-за возникшего головокружения. Однажды, ещё в глубоком детстве, мне очень неудачно пытались взять кровь из вены. Они воткнули иглу мне в руку, но крови не было. Не вытаскивая иглу, они так активно двигали иглой, что та изогнулась. Нет, я не преувеличиваю.
Другие игроки знают про мои обмороки. Уэйн Руни всегда пытается надо мной подшутить. Он считает, что это смешно. Каждый раз когда мы собираемся вместе, и разговор за столом заходит о детях, Уазза окольными путями подводит беседу к моему обмороку. Потом он сидит и хихикает, а я отвечаю: «Да, я хлопнулся в обморок!» Я не против. Всё равно ничего не могу с этим поделать. Это странно.
Я предпочитаю, чтобы анестезию мне делали в небольшом кабинете у операционной, а уже потом, когда она подействует, ввозили туда на каталке. Но на этот раз я зашёл в операционную на своих двоих. Анестезиолог воткнул мне одну иглу в тыльную сторону ладони и ещё одну в руку. Потом ко мне начали присоединять разные проводки и подключать их к монитору для отслеживания. Я никогда ещё не был в сознании на этом этапе операции, а ещё никогда в жизни не видел столько проводов. А потом «бум» — и меня отрубило. Когда я пришёл в себя, Нил объяснил мне, что ему не удалось найти какой-то конкретной зоны аномальной электрической активности. Он начал со стимулирования желудочков, но там всё было в порядке. Потом он решил, что это может быть связано с расширением поставляющих кислород в сердце лёгочных вен, которое случалось при физической нагрузке, поэтому заморозил области вокруг них. Он провел через мое сердце сразу четыре разряда вместо одного. Дальше спокойным голосом он рассказал мне, что это могло привести к сердечному приступу, но поводов для беспокойства не было. Они были готовы к подобному развитию событий, и сам приступ прошёл бы в контролируемой среде. Моему сердцу хорошо досталось, но оно со всем справилось.
«С тобой всё будет в порядке. Обычно после стандартной абляции профессиональные спортсмены возвращаются к нормальному ритму жизни всего за три недели. Но твой случай немного сложнее, поэтому на восстановление может потребоваться больше времени». Я очень хотел как можно быстрее выписаться из больницы и комфорт родного дома.
«Пожалуйста, отпустите меня. Я хочу домой», — упрашивал я медсестру до 11 вечера, когда она наконец сдалась и позволила мне уйти.