Часть 3. КТО ТВОЙ ДРУГ?
Я больше не общаюсь с Эшли Коулом и Джоном Терри. Нашей дружбе с Эшли настал конец в день, когда он решил выступить с показаниями в суде. Он нас даже не предупредил: мы узнали обо всем от юристов. Антон мне позвонил, и я просто взорвался.
- Что значит, Эшли будет в суде? Он будет выступать с твоей стороны?
- Со стороны Джона.
- Ты что, шутишь?
К сожалению, это была не шутка. Сейчас я понимаю, что это не было его самостоятельным решением. Он находился под давлением. Я долго думал об этом и удивлялся, как Эшли смог опуститься до такого. Все, что он должен был сказать Джону, так это: «Пожалуйста, не впутывай меня в это, потому что это навредит моим взаимоотношениям с Рио, если я выступлю за тебя, и подорвет нашу с тобой дружбу, если мне придется выступить против. Я не хочу ни того ни другого». В ответ на это Джон Терри, будучи мужчиной, должен был бы сказать: «Я уважаю твой выбор, спасибо». Или в таком духе: «Эш, я же ничего такого не сделал! Выступи с моей стороны и поговори с ними». После этого Эшли бы пришел ко мне и сказал: «Ри, старик, он не говорил подобного». И я бы ему поверил. Ну почему бы просто не взять и не поговорить по-мужски? Мы же знаем друг друга с детства! Он должен был прийти ко мне по-дружески и сказать, что оказался в сложной ситуации. Но Эшли не сделал ничего из вышесказанного.
Вместо этого мне пришлось звонить ему, и он продолжал изображать непонимание. Более того, он сказал, что я помешался, и мой звонок вовсе неуместен. Я спросил у него: «Эш ,что ты творишь? Мой младший брат проходит через весь этот ад, в адрес моей матери сыпятся письма с оскорблениями, в ее доме бьют окна, а ты еще смеешь заявлять, что это я помешался, позвонив тебе? Ты с какой вообще планеты?». Я старался поставить его на свое место. «Что, если бы твой брат вынужден был таскаться по судам, его бы прессовали в газетах, и карьера была бы под угрозой? Неужели ты бы не был расстроен, если бы я выступил в суде против тебя? Я думал ты мне хотя бы позвонишь». Но он не понимал меня. Или все же понимал, но ему не хватило мужества избежать участия в этом скандале. Эшли лишь продолжал твердить: «Я не хочу в это ввязываться». На что я ответил: «Ты уже ввязался. Сам решил в этом участвовать».
Комиссия ФА вынесла решение, что показания Эшли «несколько раз менялись» в течение долгого времени с целью помочь делу Джона. Это было еще мягко сказано. Коул отказался давать мне вразумительное объяснение; не говорил мне определенно ни да, ни нет. Все, что он твердил, было: «Я не хочу в этом участвовать. Не хочу быть там. Я не знаю, что конкретно произошло, поэтому не хочу выступать в суде». У меня возник логичный вопрос: «Ну и какого хрена ты все-таки туда пошел?»
Наш последний разговор состоялся посредством смс. Прямо перед началом слушания в Вестминстерском Мировом Суде я послал ему сообщение, в котором поставил перед выбором:
- Ты дружишь со мной и с Джоном. Ты знаком с нашими семьями. Поэтому либо иди в суд и расскажи именно то, что произошло на самом деле, либо не ходи туда вовсе. Нужно выбирать.
- У меня нет выбора, - ответил он. – Мне сказали, что я должен пойти.
- Что же, если ты все-таки выступишь там, знай одно: мы больше не будем общаться. Ты знаешь правду. Ты видел все своими глазами. Несложно было понять то, что именно там произошло. Уверен, ты не хотел быть участником этого скандала. Просто сделай правильный выбор.
- Ты думаешь мне самому охота срываться из отпуска, чтобы выступать в суде и ковыряться во всем этом дерьме? Меня впутывают туда, где я быть не должен. Но ничего не поделаешь, мне так сказали.
- Ну и ладно. Иди. Сделай это.
На этом все кончилось.
Он меня очень сильно вывел из себя. Я пребывал в расстроенных чувствах, когда ретвитнул чей-то комментарий об Эшли, в котором его назвали «пломбир в шоколаде»: черный снаружи, белый внутри. Сейчас понимаю, что мне не следовало этого делать, но это было ярким выражением того, что я чувствовал и думал на тот момент. Одна из проблем социальных сетей заключается именно в этом: когда ты делаешь что-то в горячке, то уже не можешь повернуть время вспять. Самое печальное, что Эш всегда был хорошим парнем, и я замечательно с ним ладил. Мы часто проводили отпуск вместе; я был на его мальчишнике. У нас обоих были проблемы с прессой за все эти годы, и мы постоянно друг друга поддерживали. Но один единственный случай разрушил все эти отношения, потому что я не мог принять тот факт, что мой родной брат вынужден проходить через кучу дерьма, а один из моих так называемых друзей выступает против него в суде.
Я очень надеюсь, что в один прекрасный день это дойдет до Эшли, и он почувствует себя скверно. Мы все ошибаемся. Я уж точно. Некоторые мои поступки из прошлого сейчас вызывают во мне чувство стыда. Когда-нибудь он поймет, что ему бы следовало позвонить мне заранее и предупредить о том, что он собирается идти в суд. Я бы отнесся к нему с большим уважением, если бы услышал: «Говорю так, как есть. У меня нет выбора». Я бы ответил: «Ну ты, конечно, идиот, но ты хотя бы мне позвонил и предупредил». Он будет вспоминать этот случай с угрызением совести и пожалеет о своем поступке. Я понимаю, что ему было сложно принять такое решение и тех людей, которые поставили его в такое положение, стоит винить не меньше.
Что касается моих взаимоотношений с Джоном, то вокруг них тоже возникла неразбериха.
Он тоже мог бы подойти ко мне или к Антону лично. Если бы Терри сказал «мне кажется, я совершил ошибку, мы можем это как-то уладить?», то мы бы ему сразу же ответили что-то вроде «знаешь, ты совершил идиотский поступок, но мы все небезгрешны, просто не делай так больше, чувак». После Джон бы принес публичные извинения или что-то вроде этого, и об этом быстро все бы забыли. Проблема в том, что он пытался отказаться от собственных слов. Я не могу простить ему то, что из-за него было разрушено столько взаимоотношений: пострадала его дружба со мной, моя с Эшли… все пошло к чертям.
На самом деле я никогда не поднимал с Джоном эту тему. Почему? Я просто видел, что он сделал. Мы играли за одну сборную несколько лет. И могли бы играть еще долго. Мы не были лучшими друзьями, но иногда проводили вместе вечера и периодически переписывались или общались по телефону. Мне казалось, что между нами существует какая-то дистанция, тем не менее, мы неплохо ладили. Джон никогда при мне не вел себя как расист. Я сужу о людях по одежке, думая постоянно, что они нормальные, пока не окажется наоборот. Мне никогда не приходилось ничего плохого говорить про Терри. Конечно же, между нашими клубами было противостояние, но мы нормально относились друг к другу на поле. Затем случился этот инцидент. Я до сих пор не думаю, что он расист, и что он в принципе произнес ту фразу из расистских побуждений.
Вся эта история заставила меня взглянуть на Мартина Лютера Кинга и Нельсона Манделу с еще большим чувством восхищения. Я считаю Манделу своим кумиром из-за его способности прощать людей. Встреча с ним в 2010 году в Южной Африке перед самым началом чемпионата мира стала для меня одним из самых ярких воспоминаний. На ней присутствовала вся команда, и я помню, что Джон, как и все, был впечатлен этим человеком. Я постоянно думаю о том, что проблема, возникшая между нами, – пустяк по сравнению с тем, через что пришлось пройти Нельсону Манделе у себя на Родине. К нему относились с уничижением в течение десятилетий. Он провел в тюрьме долгих 27 лет. Несмотря на это он нашел в себе силы простить тех людей, по чьей вине ему пришлось через это пройти. Как ему это удалось? Я не могу забыть и простить ту боль, через которую Джон заставил пройти всю мою семью. В этом-то и суть всего конфликта. То, что он сказал или не сказал, было второстепенным. Я сидел и думал: он был моим другом, одноклубником, мы вместе провели 30 или 40 матчей за сборную. Мы играли в одном чемпионате друг против друга долгие годы. Пускай мы не были лучшими друзьями, но приятелями были точно. И он сидел там сложа руки и смотрел, как мучается мой брат из-за его глупости. Это было предательство.
Я все еще рад был бы играть за сборную Англии вместе с Джоном. Однако эта возможность затерялась в суматохе моих напряженных взаимоотношений с ФА. За минувшие годы мы прошли через многое. Они дисквалифицировали меня на восемь месяцев за неявку на допинг-тест в 2003-м и накладывали штраф 60 000 фунтов за мой твит про «пломбир в шоколаде». Тем не менее, я считаю, что они поступили справедливо, выписав четырехматчевую дисквалификацию на Джона. Лично я думал, после всего случившегося он должен был понести такое же суровое наказание, как и Суарес. Надо отдать должное ФА, которые выразили недовольство случившимся инцидентом. Подобное решение было довольно строгим и беспрецедентным, учитывая тот факт, что Терри был оправдан в суде.
Но все снова запуталось, когда ФА все-таки разрешили ему выступать за сборную Англии. Что это вообще значило? Мне не понравилось, что многие тогда автоматически решили, что если Джон играет там, то я не могу. Всем казалось, что мы просто не сможем находиться вдвоем на одном поле. Но для меня это вовсе не было проблемой. Я годами играл бок о бок с людьми, которые мне не нравились. В «Манчестер Юнайтед» были такие футболисты, с которыми бы я ни за что не пошел пропустить стаканчик, которым бы никогда не написал и не позвонил. Несмотря на это я выступал с ними за один клуб. Относился к этому с профессиональной точки зрения. Если человек помогает мне побеждать, то почему бы не играть с ним вместе. Нам не так уж обязательно вместе ужинать. Я бы подошел к Джону и сказал: «Послушай, мы никогда больше не будем друзьями, давай просто поработаем вместе на благо нашей сборной». Между нами были бы чисто рабочие взаимоотношения, и этого было бы достаточно. Но никто никогда об этом не попросил.
Мне кажется это весьма странным, потому что я бы сказал, если что. В клубе меня спрашивали: «Будешь играть вместе с ним?», и я отвечал: «Да. У меня нет с этим проблем». Я хотел выступать за Англию и побеждать вместе с ней. Ходжсон должен был хотя бы спросить меня: «Можешь играть вместе с Джоном Терри?» Если бы я сказал «нет», тогда понятно, они бы сделали вывод, что меня не стоит вызывать или Джона, могли бы выбрать одного из нас. Но этого разговора никогда не было!
Мне кажется, что все могло разрешиться намного лучше. Я никогда не показывал своего реального отношения ко всему этому, потому что не хотел, чтобы люди видели, как я страдаю. Все видели во мне эдакого весельчака. Если кто-то меня спрашивал, как я себя чувствую, я отвечал: «Я в порядке. Все круто». Затем шел вопрос: «Не думаешь, что Джон Терри играет лучше тебя?» Это цепляло за живое. Я хочу и играть за свою страну, и у меня должен был состояться 100-й матч за сборную. Когда я решил свои проблемы со спиной и снова начал играть действительно хорошо, вокруг поднялась шумиха по поводу моего возвращения в сборную. В этот момент, прямо перед самым началом Евро 2012, появляется Рой Ходжсон и говорит, что хочет меня видеть в составе!
Это был еще один пример плохого обращения в неподходящее время. У меня была травма, едва не заставившая закончить карьеру, с которой удалось справиться простыми уколами. Мне нужно было составить график прохождения курса инъекций. С учетом того, что меня не вызывали в сборную достаточно давно, я выбрал перерыв на международные матчи. Как раз перед одним из них Рой Ходжсон внезапно попросил меня вернуться. Именно из-за уже запланированного курса реабилитации я вынужден был тогда отказаться. Все решили, что я в принципе отказался выступать за Англию, но это было далеко от истины.
Проблема, описанная в данной главе, помогла разобраться с тем, на кого мы в действительности можем рассчитывать в этой жизни. В самый разгар всей этой тошнотворной ситуации люди критиковали нас, говоря: «Это всего лишь пустая фраза, забейте». Нет уж, вы сами забейте! Я не могу так этого оставить, для меня это слишком важно.
Когда моя Мама заболела, я был в Манчестере большую часть времени. Я даже не мог проводить с ней много времени в больнице, постоянно мотался туда-сюда, выделяя лишь несколько часов. А Отец… мне казалось, что он был готов взорваться от злости. Ему приходилось видеть, как родной сын буквально пропадает на глазах, как его поливают грязью в прессе, а он не может ничего сделать, чтобы его защитить.
Во всем этом деле лишь сэр Алекс Фергюсон повел себя блестяще. Он послал Маме букет цветов и побеседовал с ней по телефону. Вот, что его отличает от остальных. Никто из мира футбола, кого я знаю, не обладает таким качеством. Он звонил ей регулярно, чтобы просто спросить «как дела». Это была его личная инициатива, идущая от души. Мама звонила мне и рассказывала об этом, что ей очень помогало. Подобное отношение на самом деле придавало ей сил. Ферги, наверное, и не осознавал, как много это значило.
Мама и Папа старались держаться вместе, сопровождая Антона в суде каждый день. Джейми Морале, наш с Антоном агент, тоже постоянно был вместе с ними. Это было впечатляюще: белый парень постоянно находится в суде на слушаниях дела о расизме, выступая со стороны черного. Подобное означало, что он добровольно ставит себя на линию огня. У Джейми есть семья: что, если какая-нибудь расистская свинья постучится в дверь их дома? Это всегда нужно иметь в виду. Данный поступок требовал железной воли, и у Джейми она есть.
С удовольствием бы сказал то же самое о тех людях, от которых я ожидал гораздо большего. В дни судебных слушаний однажды вечером представители организации «Kick It Out» пришли к Маме и спросили: «Чем мы можем помочь? Мы здесь для того, чтобы обеспечивать поддержку».
«Поддержка? Прекрасно», - ответила Мама. - «Можете пойти в зал судебных заседаний вместе с нами».
Они ответили: «Давайте мы лучше пришлем человека в качестве наблюдателя?»
«Нет, нам такая помощь не нужна», - сказала Мама. – «Не стоит присылать неизвестного человека в костюме, которого никто даже не заметит. Лучше пригласите ваших активистов в футболках с надписями, чтобы они стояли там вместе с нами. Тогда все узнают, что речь идет о расизме, и вы на нашей стороне».
«Это мы не можем сделать», - последовал ответ «защитников». Они отказались.
Тогда Мама сказала: «В таком случае, убирайтесь из нашего дома и не приближайтесь сюда больше». В итоге они направили на слушание парня по имени Дэнни Линч (он был в костюме), и никто из прессы не упомянул о его присутствии. Думаю, Мама поступила правильно.
В случае с «Kick It Out» - это были явные слова на ветер. Они были бесполезны. Как и другие организации. Возле здания суда я заметил Кларка Карлайла из ПФА, дававшего интервью. Я подошел и сказал: «Пойдем внутрь».
«Не хочу, чтобы меня видели там».
«Что ты имеешь в виду. Ты должен пойти туда и поддержать Джона и моего брата». Я не просил его выступать именно за Антона. Я сказал лишь, что это дело о расизме, и ему следует зайти внутрь и поддержать троих игроков, которые являются членами его организации и делают ежегодные взносы.
«Мы не можем… Мы не хотим быть вовлеченными в процесс таким образом». Почему нет? Ты стоишь там и даешь интервью для своего документального фильма! О чем вообще будет эта херня? Что с вами происходит, когда случается реальное дерьмо? Куда вы все деваетесь? Где все эти люди?
Прошел год после случившегося инцидента и три месяца после судебных слушаний, мы вынесли множество испытаний, и тут «Kick it Out» решили организовать свою акцию в поддержку пострадавших от расизма. Они хотели, чтобы все игроки надели футболки с надписью «единая игра, единое общество». Как будто теперь все стало хорошо. Проблема решена. Меня спросили, буду ли я участвовать. «С ума сошли? Ни за что!» Раз уж они не захотели идти в суд вместе с нами, то у меня не было никакого желания участвовать в этом цирке и носить их футболку. Я понимаю, что это могло выглядеть как месть, но если бы я надел ту футболку, мой Отец перестал бы со мной разговаривать. Мама не стала бы так категорично поступать, но тоже была бы очень расстроена. А я уже столько раз за свою жизнь огорчал своих родителей, что в этот раз это точно было лишним.
Разумеется, это тут же стало пищей для прессы. Они начали активно меня обсуждать. «Рио собирается надеть футболку!»… «Рио НЕ собирается надевать футболку!» Я помню многих игроков, которые заявляли: «Я не стану носить эту гребаную майку ни за что». Затем они появлялись в ней на поле! Когда доходит до дела, понимаешь, кто твой настоящий друг. Мое мнение о некоторых людях изменилось после произошедшего. Однако я не позволил этому повлиять на взаимоотношения с ними, и уж точно я не стану их публично осуждать. Имеется в виду, я никого не просил бойкотировать акцию, просто не стоило говорить мне, что ты не будешь надевать футболку, а затем все же появляться в ней. Снова слова пущены на ветер. В то же самое время были и те, которые держали свое обещание. Джейсон Робертс и Джолеон Лескотт не стали надевать футболки. Слышал, что «Уиган» и «Суонси» в полном составе бойкотировали эту акцию.
Тем не менее, все взоры были неизбежно направлены именно на меня. Тренер заявил на пресс-конференции за день до игры со «Стоком»: «Все мои игроки поддержат акцию». Я не понимал этого. Казалось, меня никто не спрашивал. На следующий день, когда мы шли на разминку, ответственный за экипировку Альберт Морган подошел ко мне и протянул ту самую футболку. У меня сразу все опустилось внутри. Я сказал: «Иди в ж*пу, Альберт». У нас были такие отношения. Я мог выругаться в его адрес, а он мог себе позволить подобное в ответ. На следующий день об этом никто не вспоминал.
- Пошел в ж*пу, Альберт!
- Тренер хочет, чтобы ты надел это.
- Хер там, я не собираюсь.
- Отпираться бесполезно, тренер сказал, чтобы ты надел. Тебе придется»
- Слушай, Альберт, отъ*бись!
В итоге я вышел на поле без той футболки. Когда я вернулся после разминки обратно, босс просто взорвался от негодования.
«Ты кем, бл*дь, себя возомнил, а? Какого черта ты не стал надевать футболку? Вчера я всем сказал надеть! Тебя я тоже имел в виду. Я, бл*дь, спрашиваю, кем ты себя возомнил, делая все, как ты хочешь и где хочешь?»
Я ответил: «Вы меня не просили. Я никогда не собирался надевать эту чертову футболку. Я не просил Вас идти и рассказывать об этом по телевизору».
- С меня хватит, - последовал ответ. – Ты оштрафован на недельную зарпалту.
- Хорошо, увидимся завтра.
- Да, ты у меня, бл*дь, увидишься завтра. Ты оштрафован.
И все. Я вышел на поле и отыграл матч, в котором мы одержали победу.
На следующий день мне нужно было встретиться с ним в его офисе. Я зашел туда в ожидании хорошей головомойки, мысленно настраивая себя на защиту. Он сел на свое место. Я даже сидеть не мог. Фергюсон сказал: «Слушай, я не согласен с твоим поступком. Понимаю, что дело касается твоей семьи и все такое, но мне не понравилось, что ты не стал надевать ту футболку. Тебе следовало бы поддерживать подобные акции и организации… Я выступаю за единство».
«Да, но, босс, Вы никогда не спрашивали меня об этом. Не вникали в мою ситуацию. Вы не знаете, что именно меня заставило отказаться от участия в этой акции». Я попытался объяснить, что я не стал надевать футболку, потому что «Kick It Out» отказались поддерживать нас в суде, и я теперь не верю в то, чем они занимаются. «Если бы Вы не верили в ту или иную организацию, Вы бы не стали вешать на себя их ярлык, не так ли? Если бы что-то произошло, и они бы не сделали того, что Вы от них ожидаете, то никогда и ни за что не поддержали бы таких людей. Знаю, что нет, босс!»
Затем он меня просто ошарашил, сказав: «Знаешь, я говорил со своей женой вчера вечером, и она мне сказала, вернее задала вопрос: “А просил ли ты самого парня об этом?” Я ответил, что нет. Тогда она сказала: “Значит ты сам виноват”». Ферги лично мне это сказал!
«Я редко признаю свои ошибки. Но теперь я начинаю понимать, почему ты не стал надевать футболку. Я не буду тебя штрафовать. Мне следовало сначала поговорить с тобой. Признаюсь, что сам виноват в этом. Я все еще уверен в том, что тебе следовало поддержать ту акцию несмотря ни на что. Но я уважаю твой выбор».
На этом вопрос был исчерпан. Я был поражен до глубины души. Мое уважение к этому человеку выросло еще сильнее. Мне кажется, что его уважение было немножечко больше, потому что у меня была своя позиция, и я был верен ей до конца, даже когда давление просто зашкаливало. Это уже вопрос солидарности. Ферги смотрел на все с точки зрения клуба: мы все делаем вместе, так почему ты решил поступить иначе? Я понимаю такую позицию, так как он хочет побеждать и показывать всем, что мы единая команда. Но он не спросил меня о том, что чувствую я.
Ферги – человек принципа и твердости убеждений, таких людей не так много. Единственное, чего я не переношу, так это людей, занимающих влиятельные посты, которые дают пустые словесные обещания, как например ФИФА с их кампанией «RESPECT» и глупыми штрафами. Просто не верится, что они делают это искренне. Такие как Зепп Блаттер и другие люди, занимающие руководящие посты, которые принимают неверные решения. После инцидентов с Суаресом и Терри Блаттер сказал, что простого рукопожатия между игроками должно быть достаточно, чтобы уладить конфликт, вызванный оскорблениями на расовой почве! Просто пожать руки и разойтись, он сказал. Что за идиот! Я обрушился на него с критикой в своем Твиттере. Такие вещи говорит главный человек в футболе, и становится очевидным, что он вообще не понимает, о чем идет речь. Другие тоже раскритиковали Блаттера, и он был вынужден оправдываться. К счастью, он немного улучшил свои познания в этом вопросе. Год спустя в Италии «Милан» в полном составе покинул поле во время игры в знак поддержки Кевина Принса Боатенга, когда тот был подвергнут расистским оскорблениям со стороны фанатов. Сперва Блаттер заявил, что Боатенг поступил неправильно. Позже он пригласил его в штаб-квартиру в Цюрих и поблагодарил. Было бы здорово полагать, что Блаттер наконец-таки понял суть проблемы. Но мне кажется, что это был лишь очередной пиар-ход.
Вот яркий пример того, как организации типа «Kick It Out» и «Show Racism The Red Card» имели шанс успешно себя проявить, но им не воспользовались. К сожалению, в этом плане они не одиноки.
Часть 4. ИСТИНА И ПРИМИРЕНИЕ
«С этим покончено…» Что именно это значит? Я уже говорил о недобросовестности отдельно взятых людей и властей, но наше семейство не было в восторге и от подхода, который предлагали нам некоторые наши сторонники. В то время многие позволяли себе эмоциональные высказывания, некоторые идиоты говорили, что я «должен пойти к Джону Терри домой и надрать ему задницу» или даже «послать кого-то, чтобы его отм*дохали». Меня это ужасно сердило. Вы сошли с ума? Так проблемы не решаются! Мы не за это боремся! Наша семья не такая! Тем временем, люди из общины чернокожих говорили «сделайте то и это» или «Рио должен что-то изменить на политическом уровне». Мы никогда и ни за что не хотели раздувать из случившегося политическое противостояние черных и белых.
Сложившаяся ситуация вызвала бурные споры между темнокожими футболистами о том, «как решить» эту проблему. Такие люди, как Джейсон Робертс и Даррен Мур, отчаянно собирали как можно больше голосов темнокожих людей, имеющих особый статус в футболе, чтобы те по максимуму были вовлечены в принятие какого-либо решения. Я полностью согласен с тем, что что-то нужно было менять. В прошлом у ФА были специально назначенные марионетки, которые безоговорочно их слушались. Было бы неплохо иметь в управляющей организации людей, которым община чернокожих могла бы доверять, и которых бы они уважали.
Одной из причин, по которым я согласился стать членом комиссии ФА по развитию национальной команды, стала возможность увидеть организацию изнутри и стать ближе к тем, кто принимает решения. Кто они? Мне хотелось знать это.
Меня еще беспокоил тот факт, что в принятии решений никогда не принимали участие действующие игроки, в особенности, если дело касалось вопросов дискриминации. Я говорю об игроках любой расовой принадлежности и культуры. К примеру, когда речь зашла о моем сообщении в Твиттере про «пломбир в шоколаде», почему ФА выбрали экспертом именно Лорда Оусли? Было бы логично, если бы они проконсультировались с людьми нашего поколения, которые лучше ориентируются в современном языке. Некоторые слова, имевшие одно значение в те времена, сейчас могут значить абсолютно иное. ФА использовали интерпретацию своего «эксперта». Присутствуя на слушании по этому делу, я заметил: «Почему вообще Лорд Оусли участвует в обсуждении этого? Он же старик, которые не понимает, что мы имеем в виду». Но в этом не было его вины. Ему задали вопрос, на который он дал, я уверен, максимально честный ответ. Проблема становится комплексной из-за того, что вокруг нее существует множество групп людей, каждая из которых обладает своими голосами, мнениями и чувствами. Когда вы говорите о всеобщем единении, вы должны также принимать во внимание женский футбол, дискриминацию и неравноправие по отношению к футболистам-геям. Все должно быть учтено, и, мне кажется, ФА сейчас пытается это сделать. Проблема заключается в том, что эта организация скорее реагирует на происшествия постфактум, нежели предупреждает их возникновение.
Некоторые темнокожие футболисты восприняли ситуацию с Терри, как шанс «выйти из тени» и «заявить всем о том, что мы недовольны». Прошел даже слух об организации особой влиятельной группы, состоящей из темнокожих футболистов. Я видел, к чему все шло. Но сепаратизм в любом своем проявлении – это не мое. Не думаю, что сегрегация положительно скажется на нашем будущем. Я не хочу, чтобы люди начали отгораживаться друг от друга. Между нами не должно быть никаких барьеров; мы должны проявлять терпимость к каждому. Именно так я был воспитан. Для меня случаи с Джоном Терри и Луисом Суаресом не имеют ничего общего с категоричной позицией «за» белых или черных. И я сам не выступаю за кого-то в отдельности, будь то светло- или темнокожие, евреи или мусульмане. Просто уважаю каждого человека вне зависимости от места его рождения и культурной принадлежности. Я говорю так вовсе не потому, что темнокожий. Я лишь хочу донести до всех: пожалуйста, относитесь друг к другу с уважением! Это все, что я требую от своих детей. Не думаю, что это так сложно.
Джон Барнс, к которому я отношусь с особенным почтением, говорит, что некоторые могут позволить себе высказать фразу, содержащую в себе оскорбление по цвету кожи, но при этом не будут подразумевать ничего расистского. Он отмечает, что если кто-то скажет «чернож*пый», то нельзя спешить с выводами об этом человеке. С его стороны это может быть лишь эмоциональный всплеск в какой-то конкретный момент; первое, что пришло в голову. Раньше подобная точка зрения меня бы возмутила. Я бы сказал, что это абсолютно неприемлемые слова, и если человек их употребил, то все: он расист, и я бы моментально вычеркнул такого из своей жизни. Но Джон был кумиром моего детства. Это не значит, что я теперь подписываюсь под каждым его словом, просто он заставил меня задуматься. Очевидно, что если кто-то совершает подобную ошибку не в первый раз, то что-то с этим человеком не так. Это уже нельзя назвать случайностью. Я никак не могу понять, почему у некоторых людей не работает выключатель где-то внутри или лампочка, которая загорается, сигнализируя о том, что «этого говорить не стоит». Возможно, дело в том, что кого-то недостаточно хорошо воспитали в детстве, или им просто на все плевать. С другой стороны, если фраза была сказана однажды и сгоряча, то, быть может, такой человек заслуживает прощения.
Я полностью согласен с Джоном Барнсом в том, что расизм происходит от полнейшего безразличия. Я говорил, что футбол является отличным инструментом для того, чтобы рассказать людям об этой проблеме – но он не может остановить ее распространение. Если человек идет на стадион и позволяет себе расистские выкрики с трибун, он знает, что ему грозит длительный запрет на посещение матчей. Поэтому в течение 90 минут он будет сидеть молча, а затем пойдет куда-нибудь еще, и там будет проявлять всю свою сущность. Футбол помогает изменить поведение этого человека только лишь в данном конкретном случае. Другими словами, футбол не призван учить его стать лучше. Это задача образования в более широком смысле слова. Поэтому мы так остро нуждаемся в подобном социальном воспитании дома, в школах и в медиа.
Единственный результат, которого мы хотели добиться от всей этой ситуации с Джоном Терри, был заставить людей перестать говорить о расизме в ключе постоянных противоборств, дать им пищу для размышлений. Мы хотели, чтобы все поняли, что расизм все еще является актуальной проблемой общества. Все думали, что мы с этим справились, но не тут-то было! Он все еще среди нас. Мы не набрасывались на Джона Терри. Ни разу не говорили и не скажем, что Джон Терри такой-сякой. Никогда! Поэтому я не понимаю, отчего столько негатива было направлено именно в нашу сторону. В прессе мусолилось противостояние «мы против них», но наша семья постоянно заявляла: дело не в Антоне и не в Джоне Терри. Дело в расизме в глобальном смысле слова и в будущем наших детей. Я не хочу, чтобы они росли, думая, что быть оскорбленным на расовой почве это нормально, когда ты белый, черный, индиец или азиат… Абсолютно неважно, к какой расе ты принадлежишь. Вот к чему мы стремились. Заимствуя идею эпохи Нельсона Манделы из ЮАР, мы хотели отнюдь не судебного разбирательства, а что-то скорее похожее на «комиссию по установлению истины и примирению», что-то, что скорее бы пролило свет, нежели разожгло огонь. Мы хотели использовать данный инцидент, чтобы научить чему-то людей.
Но этому не суждено было случиться. Мы попросили ФА замять дело поскорее. Все случилось на футбольном поле и не должно было доходить до суда. Суть произошедшего была очевидна всем, и в ФА должны были принять меры до того, как поступила жалоба от кого-то из болельщиков. Это было просто. Встретиться с Антоном; встретиться с Джоном Терри; пересмотреть видеозапись; вынести решение. Однако ФА представили это как самое сложное и неразрешимое дело, с которым они когда-либо сталкивались, и растянули резину почти на целый год.